Двадцать пять лет я была заточена в теле без голоса. Один коммуникативный партнер научил меня печатать. Теперь я способна выражать свои мысли и чувства по-настоящему; я даже не думала, что такое возможно. Раньше годы текли мимо, и на собственную жизнь я смотрела только со стороны. Теперь я сама решаю, как поступать в жизни, и никогда больше не буду молчать. Я так благодарна за каждый ее день! Друзья, пожалуйста, окажите мне услугу: если встретите человека с расстройством аутистического спектра, оставьте предубеждения. Уверяю вас, в нем скрывается больше, чем видно. Искренне ваша, Эмили.

Слышать, что твой ребенок с РАС никогда не будет способен нормально общаться, что его жизнь всегда будет жестко ограничена, значит испытывать глубокое, неизбывное горе. По нашему опыту, ребенок с аутизмом живет так, будто заперт в шкафу наверху обвалившейся лестницы в наглухо заколоченном доме, заросшем по самую крышу диким виноградом, в конце дорожки, перегороженной буреломом, вдали от оживленных улиц. Такой вот шкаф — целый мир для человека с РАС, изъятого из жизни общества. И все-таки самое ужасное — мысль, что внутри этого шкафа ярко горит одинокий огонек.

Мы рассказали об Эмили самым близким людям: маме, брату и сестре Тома. Со своей мамой я поговорила еще раньше, и она отказалась мне верить. Никто из членов семьи не предложил нам никакой помощи — и не предложит ни разу. Конечно, все они выразили нам искренние соболезнования, но не более того. Хуже того, кое-кто из родных умудрился обвинить нас с Томом, заявив, что причиной всему наш «стиль родительства» (что бы это ни значило). Нам предстояло бороться в полном одиночестве.